– Когда началась война, вам было четыре года. Какие воспоминания остались от того времени?

– Я очень хорошо помню «подвальную жизнь». Потому что мама не выезжала из Москвы. Многих эвакуировали во время военных лет, но нам абсолютно некуда было ехать. Спасло во время войны — это я сейчас понимаю — то, что я родилась в доме напротив штаба Московского военного округа, в подвальном помещении. Бесконечно уходили на войну военнослужащие разного ранга, офицеры. Они знали, что у мамы двое детей — мне четыре года, брату — шесть лет. И отдавали нам свои пайки.

Потом в послевоенный период тоже были годы тяжёлые, очень. Перед школой чашку чая, вечером чашка чая, днём мама супчик какой-нибудь придумает. Я была такая тощая и дохлая, что в районе третьего-четвертого урока уже так уставала, что меня отпускали из школы. Сил не хватало.

– И всё равно занимались гимнастикой?

– Как-то в школе на концерте я увидела выступление девочки из старшего, седьмого класса. Она так красиво делала мостики, шпагаты, переворачивалась! Я дома стала кувыркаться — мне казалось, что получается! И познакомилась с этой девочкой, она предложила пойти в спортивную школу, нашего, Кировского района. Абсолютно бесплатно! Принимали туда только с тринадцати лет, а мне было одиннадцать. Сказали: давай на следующий год. А мне снова нет тринадцати! Я выучила и продиктовала все данные брата. И тренер вдруг спросил: «Ну, когда же тебе будет тринадцать лет?» — «Да нескоро!» И вся моя задумка рухнула. Но он меня оставил. Что-то такое заметил. Только я всё равно не пошла, потому что мою подружку не взяли. Дети мы были скромные, забитые, стеснительные. Я одна боялась ходить. Так этот тренер нашёл меня в обычной школе, на переменке за косички поймал: «Ты чего не ходишь»? — «Нина моя не ходит, и я не буду». Маленькая, а такое условие поставила. «Ну, бери Нину и приходите вместе». И так с Ниной мы и ходили.

– А в общество «Динамо» когда попали?

– Окончила школу я мастером спорта, к этому времени на всех детских соревнованиях выигрывала. И тренер передал меня в «Динамо» — в большой клуб, так я переступила порог шикарного зала. Там лежал бордовый ковёр, который меня просто потряс. А ещё там я впервые увидела девочек в тренировочных костюмах с надписью «СССР»! Немыслимо даже, что я могла оказаться среди этой группы! Но начала тренироваться и попала на свой первый взрослый чемпионат СССР, хотя была самая юная среди участников. Выступила и вошла в десятку лучших гимнасток страны. Меня включили в состав сборной команды. Поставили на стипендию!

– Вы как-то рассказывали, что когда первый раз принесли маме эти деньги, она очень удивилась.

– Мама у меня обыкновенная уборщица. Двое детей. Можете дорисовать всё это существование. И вдруг я приношу первый раз серьёзную стипендию — 1 200 рублей. Мама получала 300. Кладу на стол — она так смотрит: «Дочка, что это такое?» — «Мама, я буду это тебе каждый месяц приносить». Она напряглась: может, девочка её чем-то не тем занялась? Она не приветствовала спортивную школу, всё время говорила — ты главное учись! А когда я стала получать грамоты после побед на турнирах — мама уже начала показывать их соседкам. Я почувствовала: мама всё равно гордится мною.

– Дорога в Мельбурн в те годы — это же целое испытание.

– Из Ташкента летели на ТУ-134. Первая посадка в Дели. На аэродроме тощие мужчины стоят — жители Индии. Ветрище, самолет наш реактивный, индусы скукожились, согнулись, такая мощь была самолёта! Мы очень гордились, что это советский самолёт. Я задавала тогда много вопросов: «А почему индусы отнимают мою сумочку?» — «Они хотят помочь, но и заработать». Такие моменты я запоминала. После Дели следующая посадка — Рангун. Там нас пересаживают в американский огромный четырёхмоторный лайнер Pan American. И на нём летели уже до самого Мельбурна с очередной посадкой в Сингапуре. Тяжёлый, далёкий перелёт.

Когда мы вышли в Мельбурне, нас выпускали как тигров — в «клетке». Одна из первых групп русских эмигрировала именно в далёкую Австралию. Они долгие годы не видели соотечественников. И советским спортсменкам кричали: «Здравствуйте!» Караулили, очевидно. И я, выходя, в эту клетку пальчики просунула, а люди с другой стороны — сжали и держат. Я им радостно: «Здравствуйте!» Без всяких политических подтекстов. А они пальцы мои не опускают. Еле-еле отдали. Момент счастья для них, что русского человека увидели, а для меня испуг — сейчас палец сломают, как выступать...

– В самой Олимпийской деревне что больше всего удивило?

– Жили мы в отдельных домиках, со всеми условиями. Можно ничего не готовить, питание шикарное. Я таких блюд и фруктов не видела ни разу. Это ко многим относилось в нашей делегации. Пропускали в столовой закуски, первое, второе, шли в десерт, а там мороженое. Молодой человек видит, что я с подружкой, и спрашивает: «Two?» Я — ну, «ту-ту». И он: раз, два, три, четыре пиалы ставит на подносик! Разноцветное мороженое, стоит вафля, я не знала, что это банан, а зеленые фрукты — киви. Даже смешно рассказывать. И вот эту красоту как я могу отдать обратно! Беру. И подружка — тоже «ту-ту». Уплели в два счёта, стараясь не попасться на глаза тренеру. И в парную — вес гонять. Или жидкий шоколад — бачки железные, с краниками, которые своей рукой надо закрывать. Ну что за фашистская пытка! Своей рукой! Нужна сила воли огромная! Но закрывали. В бане друг друга вениками били, чтобы прийти в достойной форме на тренировку.

– А сами соревнования?

– По программе гимнастика была в конце Олимпийских игр. Я проходила в деревне всё время мимо огромной таблицы — ежедневный ход соревнований. Прошёл день: первое место — США, столько-то очков. На втором — СССР, столько-то. А дальше я не запоминала. И вот как пришла гимнастика, как бабахнула! И я утром иду, останавливаюсь — хотела, чтобы эти две строчки поменялисвь! И они поменялись! И я такая гордая, будто одна пахала. А ещё помню, когда медали нам на грудь повесили, заиграл гимн Советского Союза, и я стою среди таких великих Муратовых, Латыниных, Маниных … Не знаю, что я из себя представляла, но мне это очень понравилось.

– А потом была обратная дорога в СССР — на теплоходе «Грузия».

– Такой огромный, такой красивый корабль! Нас разместили в каютах экстра-класса. А ребят всех в трюм. Каких-то шпингалеток — сюда, а их... футболистов-героев — много, на них кают не хватит. Когда отчаливали от берегов Мельбурна, провожающие придумали соединить бумажными ленточками берег и борт корабля. Было так красиво!

Мы жили на этом корабле 20 дней. Два бассейна, клубы, бары! Деньги! По 300 бон на человека. На весы вставать уже не надо было. Ребята, друзья наши футболисты, у нас с Полиной Астаховой быстренько отняли эти боны. «Мы вам и так конфетки дадим, а это на свои дела...» Линию тропиков пересекали в течение 10 дней и праздник Нептуна устраивали. Я была вездесущей, со всеми контактировала, знала, в чём дело. Выходит команда футболистов к бассейну, в пиджаках и галстуках на голое тело. А оказывается, это церемония специальная: огромные борцы и штангисты брали ребят за руки и за ноги и кидали в бассейн. Так «крестили».

Во время путешествия мы пережили шторм в девять баллов, пожар. Всё преодолевали! И у нас всё время были праздники. Мы же победителями возвращались, 37 золотых медалей! Гордость захлестывала! Подходим к порту Находка: чёрное огромное пятно на пристани — моряки, в тёмных бушлатах пришли встречать олимпийских чемпионов. Первый и последний раз, когда меня схватили на руки и несли. Больше никогда не было такого счастья.

– С корабля вы пересели на поезд. И праздник продолжился.

– Ехали ещё девять дней. Останавливались постоянно и выходили выступать к людям. Народ требовал! Сибирь, морозы. А мы в макинтошах, в лёгких плащах, а там зима настоящая. Не забуду никогда и не устану рассказывать. Дед, борода до колен в сосульках: «Покажите мне Яшина, дайте Яшина! Я сто вёрст прошёл, чтобы его увидеть!» В первом вагоне футболисты ехали, второй — ресторан, в третьем — мы. Три раза отмечали Новый год! По-владивостокски, по-московски, а когда приехали в Москву — Старый новый год. Нам ёлочки дарили, торты огромные, варенье, какие-то пироги. Такое русское благородство, доброта, так мы и проехали нашу огромную родину. В Москве на Казанском вокзале, на огромной площади, соорудили сцену из трёх грузовиков с откинутыми бортами. Нас поставили туда, а вокруг огромное количество народа! Можете поверить в эту неизмеримую любовь людей к спорту, к спортсменам? Незабываемо — объять взором невозможно этот масштаб!

– За победу на Олимпиаде вам выдали ордер на комнату. Гимнастику тогда так высоко ценили, что награждали жилплощадью?

– Я жила весьма скромно, мама, брат и я в маленькой комнате, в коридорной системе. Там общежитие, и семьи, и рабочие… не очень уютно. Представьте, 19-летняя девочка, и не такая, как девочки сейчас, очень тихая, скромная. И вдруг мне выделяется комната на Ленинском проспекте в трёхкомнатной квартире — самая большая. Счастье! Делаю такой добрый вывод — может, считали, что я перспективная спортсменка, есть во что вкладывать.

– Как Валентин Иванов ухаживал за вами?

– Не знаю. Он всё время был с Эдиком Стрельцовым. Мы втроём дружили. На корабле вся жизнь — ограниченная территория. Вынуждены о чем-то разговаривать. Обо всём перемололи. В январе 1957 года мы вернулись с Олимпийских игр и на все правительственные приёмы втроём ходили: Эдик, Валя и я. Даже никто не понимал, с кем Лида дружит.

Эдик был огромный парень, мышечного сложения, красивый, с этим своим «коком», блондин. Он выходил на поле и стоял. Я говорила: «Эдик, ты отстоял всю игру. Что ты делаешь, что тебе кричат там?» А он говорит: «Кто гол забил?» — «Ты». — «Вот и хватит».

К Вале пристала: «Валь, ты носишься туда-сюда, а он стоит». — «Так его караулят два защитника». — «Ну и что?» — «Ну, за нападающим обычно один защитник следит, а за Эдиком двое. У нас появляется возможность воспользоваться этим и забить». Очень дружно мы жили.

Гимнасты — на сборах, футболисты — бесконечно на выездах. Как только оказывались в Москве — сразу встречались, прогуливались. И в это время происходит беда с Эдиком в 1958 году. Надо было видеть Валю моего! Они были так неразлучны. Я-то этого недопонимала, но Валя знал, кого потерял в тот момент.

– В 1959 году вы вышли замуж. И это почти детективная история.

– У меня не было цели выходить замуж, я была на взлёте в спорте, всё было замечательно. И тем более у Вали в футболе всё было хорошо — основной состав сборной СССР! И вдруг он звонит по телефону. Валя жил на Автозаводской, а я на Павелецкой. Одна остановка на метро — короткая езда. «Захвати паспорт». Это ещё зачем? Но в карман положила. И выхожу, они стоят с Сашей Медакиным. Поздоровались, идём вдоль улицы. Идём, идём. В конце улицы в торце — там Маслов Виктор Александрович жил. «Ну что вы, к Маслову в гости идёте?» Я-то не понимаю. Заходим в полуподвал, конторка такая с ободранными шкафами, стол какой-то. «Садись». Дают бумагу — «Пиши». Я дохожу до строчки — какую фамилию. Говорю: «Калинина, конечно». Добавляю: «Ну, Иванова — это нарицательная фамилия, можно с маленькой буквы писать…» Валя ещё раз посмотрел на меня повнимательнее, и я вывела: И-ва-но-ва. И вот так с 1959 года мы с ним прожили 53 года. С футболистом экстра-класса, с самым титулованным после Льва Яшина. Незаменимым в течение 10 лет в сборной команде. Он любил футбол и семью. Вот такое везение в жизни у меня было.

– Вы выступали за «Динамо», а вся жизнь Валентина Иванова связана с «Торпедо».

– Я скажу так: Валя, если бы не «Торпедо», очень симпатизировал «Динамо». Даже мечтал быть там. Но так его улочка прошла в спорте, что пригласили в «Торпедо». И всё — раз и навсегда. И Эдик точно так же. Я вспоминаю, как они сидели… их зовут в ЦСКА, в «Динамо». А они, два дурачка: «Ну что, Валя?» — «Никуда не пойдем!» Два простых честных парня, которые ненормально любили футбол и «Торпедо».

– Стрельцов ведь обиделся на главу из книги «Центральный круг» Иванова? И даже ответил в своей автобиографии «Вижу поле», что после возвращения из тюрьмы «прежней близости у нас с Ивановым больше не было», «сильный — на поле, слабый — в остальной жизни. Это я такой, по его мнению».

– А Эдик именно из-за этого и пострадал: он был сильным на поле — вне конкурса, а в жизни — тот позвал, этот позвал, и если я не пойду с ними — скажут, зазнался. Все его любили, хотели обнять… Из-за того что Эдик не умел отказать, и попал он в ту катавасию с Огоньковым и Татушиным. Он с ними никогда и не бывал в обществе! Тихий, скромный парень по жизни, мог перевоплощаться совершенно, только когда выпьет рюмочку. Ведомый, не ведущий. Эдик очень слабый в жизни был. Вот приблизительная правда его существования. Беда страшная произошла с ним. Чёрная стена, которая разделила его жизнь на «до» и «после».

Многие педалируют вопрос: а вот Иванов и Стрельцов разошлись после того, как Эдик вернулся из тюрьмы. Помню, пришёл он к нам в гости. Я посмотрела: «Боже мой, что с Эдиком!» И фигура, и взгляд, и грузность, и замедленность. Заходит, у нас довольно хорошая квартира, двое детей бегают… Он же тоже мог располагать подобным и, может, даже в сто раз лучшим положением. Он хозяин своей судьбы! А тут какой-то взгляд измерительный… Я даже до конца понимать не могла, откуда он вышел, это же страшная вещь…

Люди часто делают хорошее, часто не очень. Постарались развести их. Валя пытался сделать Эдика в команде вторым тренером. Не сложилось, не получилось.

– Вы свою спортивную карьеру завершили в 1964 году после травмы. Переживали?

– С удовольствием завершила. У меня росло двое детей. Был хороший дом, семья, муж. Тяжело в последнее время дотренировывалась. Многие большие спортсмены уходят трудно, а я ушла легко. Чуть-чуть погодя стала работать тренером.

У Вали, кстати, тоже была травма похожая — мениск. Ещё до Мельбурна её получил. Пожизненная травма. Какую пытку он пережил, когда разрезали колено! Это сегодня: чик, и через пару недель уже играет. А ему разрезали снаружи (шов на полноги) — не нашли, потом — с другой стороны. Заморозка отходит — он кричит. Зашили. И в гипс. Приходит комиссия врачебная. Лидия Ивановна Филиппова, была у нас такая в сборной врачом, смотрит и говорит: «Ладно, ничего, ходить сможет — и хватит». А ему же играть надо! Стали сгибать ногу — не сгибается. До прямого угла «доломали», нечеловеческие пытки. И вот он такое колено начал разрабатывать и играл. В суставе образовывалась «мышка», кровяной «горошек» между суставами, в какой-то момент колено вдруг блокируется — ни туда, ни сюда. Валя приходил в ванную, садился, разрабатывал ногу, чтобы выскочила «мышка» эта из сустава. Такие пытки Валя преодолевал ради любви к футболу. Так и играл с 1956 года, всё время в наколеннике.

– А вы стали не только тренером по гимнастике, но ещё и судьей международной категории и комментатором.

– Да, самая большая эпоха моей жизни. Электрический стул. Я отсудила восемь Олимпиад, остальные откомментировала. А что такое судья? От каждой страны — одно место, и я одна — от Советского Союза. СССР никогда не любили, во все времена. Надо было бороться за выставление правильных оценок. Одна гимнастка замечательно работает, другая гимнастка замечательно работает, но какая-то разница между ними всегда есть — пять сотых балла, и я должна это видеть. А моя коллега из другой страны, которой несимпатичен Советский Союз, специально эти пять сотых не добавит. И вот — проигрыш золотой медали. Нервотрёпка высшей степени. С 1970 года я не пропустила ни одного главного старта международной федерации гимнастики: чемпионаты Европы, мира, Олимпийские игры. Объездила весь мир не один раз.

– Одно из самых популярных видео спортивной гимнастики на Youtube — выступление Людмилы Турищевой. Тогда за её спиной рухнули брусья, а она даже не обернулась. Это произошло на ваших глазах?

– На Кубке мира 1975 в Лондоне, я там была судьёй, помню всё очень хорошо. Люда подходит к брусьям, выполняет упражнение, замечательно идёт. Я судья, я смотрю. Всё-всё она преодолевает: сложнейшие перелёты, повороты… И выходит на эффектный соскок: активно обнимает нижнюю жердь и отталкивается, используя амортизацию этой жерди. И красивым полетом ласточки летит. Она ещё не приземлилась на мат — в это время как спичечный коробок складываются брусья. А Люда встала без потери равновесия. Стадион, судьи — все ахнули, замерли. Что делать? Надо оценивать… Конечно, этот снимок, это видео — процесс падения брусьев — облетели мир неоднократно.

Почему брусья упали? Из-за недосмотра главного судьи соревнований, который по закону проверяет все снаряды: крепления, повороты, завороты. Помост ведь не капитального производства.

– Почему петля Корбут запрещена в гимнастике?

– Потому что это элемент, не характерный для комбинации на брусьях. Комбинация диктуется постоянной динамикой: перелёты, повороты, вращения. А что требует петля Корбут? Надо обязательно встать на верхнюю жердь ногами, сделать паузу и оттолкнуться. Эффектно, ахово, но сегодня — это цирковой трюк. В комбинации он уже ничего не стоит, поэтому и не получилось развитие этого элемента.

– Не из-за опасности для того, кто его исполняет?

– Нет, нет. Сегодня гораздо опаснее делают элементы. А ещё Корбут первая сделала сальто на бревне. На Олимпиаде-1972 в Мюнхене, я там тоже судила. Знаю реакцию президента Международной федерации, Бергер: «Запретить!» Невероятно! Сейчас это сальто делают и вперёд, и назад, соединяя с другими элементами. Разгуливают как по бульвару с этой акробатикой. Это я к тому рассказываю, что спорт нельзя остановить. Спорт интересен своим вечным движением.