— Вы, Александр Сергеевич, 1935 года рождения. И это значит, что шахматами вы должны были увлечься в годы войны. Как это произошло?

— Да, сейчас мне 85 с большим гаком. Как-то так получилось, мы (мои родители и я с сестрой) благополучно, хотя и с приключениями, пережили критический период Отечественной войны когда гитлеровские войска были у ворот Москвы. У меня отец работал на авиационном заводе, который срочно эвакуировали в Казань, вместе с семьями работников. Мы прожили там в одном из селений совсем недолго и решили вернуться обратно в Москву — прямо под бомбежки. Дело в том, что моя сестра, ей было в это время всего полтора года, сразу заболела… И мама моя решила, пусть лучше сестра умрет в Москве, на родине, чем где-то там. Взяла ее и меня, а отец остался – ему работать надо было. И мы приехали на поезде прямо под бомбежки. Сестре быстро нашли хорошего врача, он ее выходил. Выжили тогда, и до сих пор живем вместе с сестрой, и благодарим судьбу за то, что так милостиво обошлась с нами. А с шахматами я познакомился уже в Москве.

— Как?

— Мы поселились в маленькой квартирке, а рядом была квартира моего дяди. Он руководил одним из отделов в серьезном ОКБ, и у него дома была отличная библиотека. Когда он уходил на работу, я шел к нему в эту библиотеку, набитую самыми разными книгами, и с интересом перечитывал страницы некоторых из них. Так однажды мне там попалась книга Эмануила Ласкера «Учебник шахматной игры». Я ее полистал, мне очень понравилось, что там фигуры какие-то странно бегают. И я самостоятельно познакомился с ходами, а потом дядя показал мне какие-то основы их жизни. А через год , когда немцев отогнали от Москвы, родители отвезли меня в шахматную секцию Московского городского Дворца Пионеров и он надолго стал моим шахматным домом.

— И пошло?

— Через год я уже играл за сборную Дворца. Потом попал на первенство Союза — это был 1948 год. Одной из центральных партий матча Москва — Ленинград была партия между мной и Спасским. Все ждали нашей большой борьбы. Но как-то так получилось, когда Борис мне предложил ничью где-то на 18-м ходу, я подумал и согласился. Но наше состязание продолжалось всю жизнь. Мы сыграли — я уже сейчас не помню — много партий, у нас счет ничейный, 1:1. Я у него выиграл в юношеских соревнованиях, а он меня обыграл потом во взрослом первенстве Союза. Но дружба наша с ним сохранялась до последних лет.

— Даже сейчас?

— В последние годы он как-то замкнулся в себе. Переезды его во Францию, потом обратно… Теперь он нигде не появляется. А позвонить ему сложно. Трубку берет его гражданская супруга — официальная осталась в Париже. Однако россиянка его практически ни с кем не соединяет. Если я звоню, то он говорит со мной минуты три, потом: «Ну, хватит, хватит. Будь здоров.». Видимо, контроль жесткий. Он ничего не может делать сам, а если что-то делает, то очень быстро устает. У него же были инсульты, последний из которых заставил его принять решение вернуться из благополучной Франции в менее благополучную Россию.

— Вы помните свои первые шахматы?

— Они были ничем не выдающиеся. К сожалению, не сохранились. Вот тот комплект, которым я занимался, уже будучи мастером, до сих пор стоит на моем шахматном столике. Я его не меняю. Хотя у меня есть неплохие комплекты подарочных шахмат, но я говорю: «Нет. Думать я буду только вместе с этими королями».

— Как так получилось что вы выбрали в свое время карьеру инженера? А не карьеру профессионального шахматиста?

— Не было в СССР профессиональных спортсменов, сплошь любители. Понимаете, я вырос в таком обществе, о котором Пахмутова писала: «Прежде думай о Родине, а потом о себе». Мы все конкурировали — и Спасский, и Полугаевский, и Таль, который еще только подсвечивал, но не выделялся. И я подумал: «Ну шахматы, ну буду играть, ну может стану чемпионом мира, может, буду одним из ведущих. И что?! А тут надо все-таки делать настоящее дело!». Я всегда считал, основа жизни человека — какая-то твердая профессия. Я решил выбрать профессию радиоинженера. Окончил школу с золотой медалью — для меня это было несложно. Пришел в Московский энергетический институт, закончил его в 1959 году. И в числе десяти сильнейших выпускников меня взяли прямо тут же в МЭИ в особое конструкторское бюро.

— Родину защищать?

— Да. Мы делали приборы для слежения за спутниками. У меня была высшая форма секретности. Потом были проблемы с выездом заграницу. На шахматы осталось совсем немного времени. Я не рос как шахматист и довольно быстро отставал и от Спасского, и от Таля, уже ставших чемпионами. И от Полугаевского тоже отставал, — они были уже сверхсильными гроссмейстерами, а я был только тем, кто мог с ним поспорить, поиграть – но уже не соперничать, нет.

— Через какое-то время вы оказались в эпицентре величайшего противостояния двух «К». Карпов – Каспаров – в 1980-х это было круче, чем Роналду – Месси в 2010-х.

— К шахматам противоборство двух «К» имело малое отношение. То есть имело, но не такое уж решающее. Встретились два человека. Один из них – из «системы», второй – тот, кто хотел сломать эту «систему». Первому Леонид Ильич после победы над Корчным на приеме в присутствии всего руководства, Политбюро и министра Павлова произнес легендарную фразу: «Толя, взял корону и держи ее крепко, никому не отдавай». И поэтому, когда перед матчем с Карповым Каспаров пришел на прием к директору Шахматного клуба гроссмейстеру Крогиусу, тот ему, с прямотой римлянина, сказал. «Вы учтите, Гарри Кимович, у нас есть один чемпион, и другого нам не нужно».

— Вы же сначала оказались в команде Карпова.

— Как я вообще пришел в комитет. Когда я 15 лет работал радиоинженером, вдруг раздался неожиданный звонок. Мой друг Евгений Васюков, сказал: «Слушай, Саша, я тебя тут порекомендовал спорткомитету, моему хорошему знакомому Батуринскому Виктору Давидовичу, чтобы тебя взяли». И Батуринский на меня вышел с вопросом: «Александр Сергеевич, не хотите ли вы поменять профессию?» — «Мне и здесь нравится. Но и шахматы я очень люблю». «Я предлагаю вам стать тренером сборной СССР, где Вы для начала могли бы заведовать шахматной информацией полезной и нужной для всех членов сборных команд». Я подумал всего один день и согласился. Мне удалось наладить систематизацию шахматной литературы, поступающей информации — была же масса журналов, все теоретические новинки и важные практические партии надо было отслеживать. И я наладил дело так, что появились незнакомые для гроссмейстеров перфокарты, очень удобные для работы с информацией. Раньше человек уезжал на турнир, у него был чемодан с вариантами, где ворох записей, ничего не найдешь! А перфокартотека позволяла работать эффективно.

— Все для победы Карпова?

— Да, сначала главным потребителем был Анатолий Евгеньевич. Я его добросовестно снабжал всей требуемой информацией. И когда меня из комитета после длительной борьбы пытались выдавить, основным поводом для моей отставки было то, что я нанес моральный ущерб своему воспитаннику — Карпову.

— Легендарная, рассказывают, история была. Что вы чуть ли не в одиночку расстроили матч Карпов – Фишер.

— Это было в 1976 году. Я вылетел на Филиппины как тренер сборной СССР, даже как глава шахматной части нашей делегации. В ней были Спасский, Полугаевский, Балашов, ну а я им помогал. Там мы пробыли месяц, а когда уезжали с Филиппин, то вдруг случайно я увидел, что прилетел Карпов. Я говорю: «Толя, что случилось?» — «Да вот прилетел, с президентом встречусь, меня просили, выступлю». Оказалось, у него была встреча с главой ФИДЕ Кампоманесом по поводу матча. Тогда на такие матчи смотрели косо, но они договорились. Карпов остался в Маниле, я приехал в Москву и в отчете о поездке упомянул, что встречался на Филиппинах с Карповым. У нашего зампреда спорткомитета отвисла челюсть. И он сообщил министру спорта об этом. тот дал какое-то указание, в результате которого появилось заявление нашей шахматной федерации, что ходят слухи по поводу каких-то матчей Карпова с Фишером, и что шахматная федерация считает это преждевременным решением и выражает свое недоумение. А когда Фишер узнал — это заявление было опубликовано за подписью президента федерации Авербаха — он понял, что тайны его переговоров нет, и все разговоры о матче сразу прекратились.

— А что Карпов?

— С тех пор мы стали врагами. Меня вызвало начальство спорткомитета: «Что вы наделали?» — «А что я должен был сделать? Скрывать от вас факт того, что мне известно? Тем более, что вышла «тассовка» (сообщение ТАСС – прим. ред.), где все это рассказывалось — так, мол, так, встречались такие-то. «Тассовку» я тоже должен был скрыть?». И тогда меня стали выдавливать из спорткомитета, но это была трудная борьба, которая не выявила победителя и закончилась боевой ничьей, которую я, кстати, предлагал Карпову в самом начале нашего конфликта.
Я был переведен в ДСО «Спартак» с тем же статусом тренера сборных СССР и моей обязанностью стала опека ведущих спартаковских гроссов — Тиграна Петросяна и того же Гарри Каспарова.
Ну а Карпов. долгое время сохранял свою феноменальную силу и свыше 20 лет успешно боролся за шахматную корону, одержав много блестящих побед в турнирах и матчах высшего уровня, однако потом последовал примеру своего бывшего соперника и практически полностью стал заниматься общественно- политической деятельностью. Но здесь он поступил мудрее, точно рассчитав границы и направления своей деловой активности. Сейчас Анатолий Евгеньевич Карпов — очень важная персона в руководстве российской Госдумы.

— А с Фишером вы были знакомы?

— С Бобби я знаком не был, хотя мы сидели пару раз рядом, за одним столом. Но поводов для общения не оказалось — Бобби всех русских считал агентами КГБ.

— Говорят, Фишер — один из самых странных персонажей шахматного мира.

— Самый странный, кого я видел. Видимо, у него что-то съехало в мышлении. Шахматисты ведь — я смотрю на всех, и Карпова, и Каспарова, и Фишера — все считали, что они настолько умные, что, став чемпионами мира, могут иметь решающее или основательное мнение по поводу любых нешахматных событий. Они всегда доставляли головную боль нашему руководству своим высказываниями. Это сейчас чемпионы говорят только, кто сколько заработал, сколько получил соперник, сколько вариантов надо запомнить. А тогда очень много было политики в шахматах. И Фишер был одним из первых в ней. У него были какие-то очень кривые идеи, и все над ним…

— Смеялись?

— Нет, во всяком случае не открыто. Все преклонялись перед его гениальностью. Я с ним сравниваю только Карлсена. Но его никто не критиковал.

— Вы должны были пересекаться с Фишером, когда в 1990-м он играл со Спасским матч в Югославии.

— Всё случилось как-то неожиданно Однажды мне Борис неожиданно позвонил: «Саша, хочешь съездить в Югославию? Мне предложили матч с Фишером за хорошие деньги. Ты будешь тренером -секундантом вместе с Балашовым». — «Ну, почему бы не съездить!», — подумал я, и через неделю Борис с женой и два тренера оказались на знаменитом курортном острове Sveti Stefan.

— Не страшно было — Югославия, 1992 год, санкции США?

— Нормальная была поездка. Хорошо провели время, отдохнули на курорте, на Адриатике. Этот матч хоть и назывался «первенство мира», все понимали, что это ерунда, типичное шоу. Борис выдержал примерно штук шесть первых партий, когда на равных боролся. А потом Фишер разыгрался и понял, с кем имеет дело. Борис тоже это понял. Никаких шансов у Бориса выиграть матч у разыгравшегося Фишера не было.

— Вернемся назад. К «двум К». Как вы получили предложение от Каспарова?

— Я в спорткомитет пришел в 75-м, на следующий год уже работал тренером сборной команды. Меня попросили съездить в Вильнюс на Всесоюзные молодежные соревнования. В первый же день игры увидел команду Азербайджана. Сидели такие, образно выражаясь, лбы — первая доска, вторая доска, третья… И такой — фить, малыш. И снова лбы… Посмотрел я на этого недоростка, отметил для себя, и после партии подошел к нему, стал спрашивать его впечатления о только что сыгранной партии. Он мне как начал сыпать варианты! Я так на него посмотрел и подумал: «Э, малец — за тобой следить надо!»

— И следили?

— Вместе с Гарриком была его мама. Я предложил ей: «Давайте буду помогать вашему мальчику? Я сейчас не могу быть его тренером, но он так много знает, ему надо еще больше. Я буду снабжать его литературой, которая у меня есть в достаточном количестве». С тех пор пошла обычная переписка. Я посылал пухлые конверты и бандероли с тем, что считал нужным для него, он присылал свои ответы. У меня сохранилась довольно большая папка этих писем. Потом он стал расти не только в высоту, но и в шахматную силу, поехал на первенство Союза, и так далее. Когда он стал уже известен, как один из самых способных шахматистов Азербайджана, Мне предложили стать его тренером. Я говорю: «Ну я же работаю в спорткомитете». «Будете в комитете и тренером». И я стал ездить на вполне легальных основаниях на юношеское первенство Союза — раз в году я мог потратить время не на Карпова, а на Каспарова. Когда уже он стал достаточно сильным шахматистом, у нас не было вопросов, кто будет с ним идти дальше.

— Каспаров, говорят, был любимчиком Гейдара Алиева.

— И понятно почему. Благодаря Гарри Каспарову многие узнали, что есть такой город — Баку. Это наше знамя. Если посмотреть, у Азербайджана за это время, кроме борцов вольной борьбы, выступавших на международных соревнованиях с разными успехами, не было никого. Кроме Игоря Новикова, был многоборец такой, призер мировых чемпионатов. Больше никого не помню. Каспаров стал человеком, про которого знали, что он из Азербайджана, и многие впервые услышали это слово — «Азербайджан», и посмотрели на карту мира.

— Вы пересекались с Гейдаром Алиевым?

— Нет. Из нашей команды с ним встречалась только мама Гарри. Я за подписью Алиева получил грамоту, и диплом заслуженного тренера Азербайджана. Мне достаточно было этого. Плюс, конечно, и другие преференции.

— Первый же матч Карпов — Каспаров закончился скандалом: он не был доигран. Кто был инициатором прекращения?

— У кого-то сейчас еще остались вопросы по этому поводу? Когда Гарри во второй половине их первого матча вбил первый гвоздь в Карпова, а потом второй, Михаил Моисеевич встретил нас и сказал: «Слушайте, у меня большое опасение, что если Гарик выиграет третью партию…» А Карпов видно было, уже не тянул совершенно… Дело в том, что мы знали, что пределом физической выносливости Карпова было 25 партий… а это были уже 27-е, 28-е… Он начинал бодро, а ходов через 10 он уже был сам не свой… Гарик говорил: «Я видел, что он уже плохо соображает». Михаил Моисеевич сказал: «если будет счет 5:3, то матч будет прекращен. При 5:4 прекращать нельзя, будут все хохотать. А при 5:3 можно прекратить, потому что, видите ли, — и этот устал, и тот устал. И Каспаров устал, судя по тому, как начал матч. Им надо отдохнуть, а потом снова продолжать!». И, действительно, когда случилось 5:3, именно эта безумная идея и была предложена! Но, тут уже Гейдар Алиев взял инициативу в свои руки. Если бы его не было, нас бы тогда бы никто не послушал. Нам бы сказали: «На месяц матч прерывается, мы даем вам всем путевку в санаторий для отдыха. Карпов тоже отдохнет. А потом доиграете, будет хорошее качество партий, мы, наконец, увидим, как играют наши лучшие шахматисты».

— За вас был только Алиев?

— У нас еще нашлась поддержка в лице Яковлева, который был тогда тоже не последним человеком в правительстве страны. Яковлев плюс Алиев задавили Политбюро и Спорткомитет. Идея прерывания матча была отброшена моментально. Была пресс-конференция. Кстати, мы о ней не знали до последнего момента.

— Как вам сказали о ней?

— Никак. Я вышел утром рано — в гостинице мы жили, в «Спорте» в Лужниках — вышел взять «Советский Спорт». А там анонс: сегодня в час состоится пресс-конференция по поводу закрытия матча. Я вбегаю в наши командные апартаменты — какая пресс-конференция? Начинаю бешено звонить своему спортивному начальству… Они в последний момент нам сказали, но у нас не было никакой возможности подготовиться. Мы пришли туда, сели. Поди скажи, что устали. Сел Гарик, мы разговариваем, смеемся. Короче совсем не походили на людей совершенно обессиленных. Когда Кампоманес стал говорить, что Гарри устал, Каспаров его прервал: «Откуда вы знаете?!». Зал был большой, голос у него был нормальный… Был большой скандал. А потом было какое-то закрытое совещание, на которое вытащили Карпова, Каспарова, Авербаха, Кампоманеса и еще пару деятелей ФИДЕ, и там было сказано, что дальше матч продолжаться не может.

— Вы говорили, что это было столкновение системы и борца с системой. Тогда простой шахматный болельщик это понимал?

— Я не говорю о простых болельщиках. Чем были хороши шахматы в то время? Они были действительно национальной, народной игрой. Народ любил играть в шахматы. Но незначительная часть его понимала смысл игры, ходы. Шахматисты благодаря их социальной активности были на виду. Тогда люди не интересовались — система или нет. Шли интересные спортивные бои, на которые ходит много народу. И писали все, и по телевидению показывали. Только в мечтах можно сейчас представить, что на шахматные соревнования с участием Карякина и Карлсена будет дан Концертный зал Чайковского, Колонный зал Дома Союзов, огромный зал гостиницы «Спорт», Центральный дом железнодорожника.

— Когда Каспаров выиграл корону, у вас был праздник?

— Вы удивитесь, было весьма скромное торжество в ресторане. Мы выдохлись. Действительно устали. И одно дело — мы себя держим в тонусе, когда идет борьба, и другое — когда мы видим: все, кончилось, мы победили. Тогда наступает стресс удачи. Наступает мгновенная апатия, ты вдруг понимаешь, что ты совсем даже не такой могучий. Надо отдыхать. Мы сразу все разъехались. Понимаете, наша работа тренерская — она все время в спорах, которые проходят отнюдь не в благоприятной обстановке. Например, когда счет неудачный, что было в первой половине матча. Какие-то срывы происходят. Каспаров выдумал новинку и никому не разрешал заниматься дальнейшей разработкой: «В самолете ко мне пришла идея – я ее продумал, она хорошая». Он применял ее в третьей партии и счет стал 1:0 в пользу Карпова. Новинка была с некоторым душком, который сразу определился. Когда матч окончился, выплыло наружу уже всё недовольство. Мы разъехались, чтобы не видеть друг друга. Сейчас, если встречаемся — здороваемся, но мы уже не команда. Так вот получилось…

— Было пять матчей Каспаров — Карпов. Для вас лично — какой был самый эмоциональный и запоминающийся?

— Первый, конечно, который не завершился. Мы были в такой пропасти. Из нее вылезли. При счете 0:5! Вылезти из такой пропасти- подвиг, запоминающийся на всю жизнь.

— Первый матч — премиальные 1,6 млн франков, последний — уже 4 млн франков. Для советского человека — это фантастические суммы.

— Вы должны учесть, сколько бы там ни писали, мы подходили за премиями в кассу спорткомитета. Она была совсем не в франках, а в рублях, и считалась совсем по другому курсу. Большинство этого фонда премиального, достававшегося шахматистам, шло в общую копилку спорткомитета. Я на этом деле заработал совсем немного. У меня, как у моих родителей, как был участок 8 соток в подмосковном Дорохово, так и остался. Я себе бунгало на Филиппинах не купил. Раньше было запрещено иметь счета в банках. Карпов, когда получил звание, ему разрешили иметь счет в иностранных банках. У него появились деньги. А нам было запрещено. Я открыл счет в немецком банке, только когда началась перестройка. И через пару лет закрыл его.

— Вы сейчас с Каспаровым общаетесь?

— Он в Америке.

— По интернету?

— Редко, но общаюсь. Я стараюсь ему не напоминать о всякого рода вещах. У нас в политике несколько разные взгляды. Но мы не противники. Я считаю, что он поступает правильно, но слишком резво. А он не любит, когда ему так говорят. Я ему говорю: «Гарри, ты родился не вовремя. С такими мозгами надо было родиться позже». А про шахматные дела мы иногда говорим. И вообще — о жизни.

— Он изменился?

— Нет. Он мягче не стал, он стал жестче. По выступлениям на «Эхе Москвы» — его стали туда пускать, раньше то вообще крест был на упоминании имени Каспарова. А сейчас он выступает, и очень резко.

— Вам не жалко, что Каспаров отошел от шахмат? Он присутствует, но не в таком качестве, в каком мог бы.

— Трудно сказать. Он в шахматах достиг всего, что можно достигнуть. Он завоевал все звания. Восемь раз был олимпийским чемпионом. После того как Гарик ушел из команды, стал противником нашего строя, команда не завоевывала золотые олимпийские медали. Команда выигрывала командные первенства мира, добивалась успехов, но это не то. Он восемь лет вел команду за собой. Вечно так продолжаться не может, и Гарри Кимович решил попробовать себя на новом поприще.
Он эрудирован совершенно фантастически. У него огромный запас аналитической накопленной информации, он умеет анализировать, не смотрит на факты, а начинает искать причины и следствия. У Гарика совершенно стройная, логически определенная система объяснения любого случившегося факта. С ним невозможно спорить. Многие люди знают, что есть сила или «мнение» свыше, которая говорит, что надо думать так- то и так.
А Гарри не «понимает, как надо думать». Он думает и решает сам.

— 1990 год. Пятый матч. Каспаров выставил на шахматный стол российский флаг. Что это было — опять протест?

— Я не готов ответить на этот вопрос. В моих понятиях это демонстративный жест, которым он хотел показать определенный факт, значимый для него в то время. Я просто не знаю.

— У вас очень насыщенная долгая жизнь. Вы видели разные времена нашей страны. Если связать с шахматами — эпоха Сталина, Брежнева и т. д. В какое время шахматы были национальной идеей?

— Шахматы были востребованы в 30-е годы прошлого века. Они нужны были как доказательство того, что народ при социализме поумнел, и жить стало лучше, жить стало веселей. Шахматистов очень поддерживали, и действительно государство о них заботилось. Огромное количество шахматных клубов — то, что сейчас закрывается, тогда открывалось.

— Ленин же – чуть ли не самый главный пропагандист шахмат в СССР.

— Не надо вспоминать Ильича. Мы доказывали, что благодаря революции народ стал умнее, грамотнее. Может, это и правильно. Тогда было такое время. А сейчас, заметьте — закрывают шахматные клубы. Например, в интернете появилось письмо деятелей культуры, в котором они отстаивают необходимость сохранения шахматного клуба в Барнауле, который был основным опорным пунктом по развитию шахматной жизни в том регионе. И это письмо подписало 100 с лишним деятелей культуры и техники. Но в этом списке нет ни одного спортсмена. Я уверен, что ни Каспаров, ни Петросян, ни Ботвинник такого бы не допустили.

— Что может произойти такое, чтобы шахматы вновь стали популярны? Потому что всплеск-то был, когда Карякин играл с Карлсеном.

— Они начали тогда играть, когда шахматы в России стали забывать. А сейчас Карякин перестал заниматься делом. Сейчас это — заурядный гроссмейстер… Шахматы поднимутся только тогда, когда власть имущие поймут, что шахматы нужны, чтобы народ научился думать. Строить свои дела, планировать так, чтобы в семье было хорошо и дети развивались. Даже если в школе занимаешься шахматами, то ты выделяешься среди учеников, которые шахматами не занимаются. Твои мозги иначе работают. А если в институт поступаешь и занимаешься нормально, ты отличаешься от тех, кто в институт не поступил, как неземной пришелец от обычного человека.

— В России может появиться звезда уровня Магнуса Карлсена?

— Я внимательно слежу за этим ребятами, за теми, кому сейчас 18, 15, 10 лет. И не вижу. Был у нас Илюша Маковеев, но он как-то затих, в 6 или в 7 лет давал сеанс на Красной площади. Но опять — посадили против него совсем не умеющих… победил всех, или не всех… Это действительно было чудо наше. Появился Миша Осипов, с которым Карпов играл в шахматы. Но пока из них ничего не получается. С Мишей я сыграл одну партию, после чего дал советы его отцу, что надо делать. Мне просто интересно, как такой чудо-ребенок развивается, во что он потом превращается. Я читал большую статью, американские журналисты рассказали о мальчике, который в 14 лет обыграл Накамуру. Совсем недавно. А потом в 19 лет парень скрылся куда-то и его никто не может найти.

— Со временем роль шахматного тренера возросла или уменьшилась?

— Она видоизменилась. Когда я был тренером, то прошел через несколько ипостасей. Сначала я был тренер-диктатор. Старался говорить Гарику, что нужно делать, а что делать не надо согласно своего опыта. Через некоторое время Гарри стал «огрызаться», у него появилась уверенность. Мы начали с ним спорить. А потом мы стали уже на равных, и я стал иногда проигрывать в спорах. А потом Гроссмейстер-Претендент совсем уже зазнался и стал считать, что только он прав. Мы расстались, когда он сказал: «Мы все — одна команда, все единомышленники, и я хочу, чтоб у всех было такое мнение, как у меня». Я сказал: «Гарик, до свидания». И не поехал в Америку на его матч с Карповым в 1990 году. А сейчас тренеры другие совершенно.

— Какие?

— Тренеры сейчас — подносчики снарядов. Никакие не воспитатели, не спорщики. Потом их будет все меньше и меньше, потому что тренеров-воспитателей в принципе не будет. Я учился у Ботвинника и Петросяна, Каспаров тоже. Они шахматные варианты и идеи не давали, они рассказывали, что делать, передавали как можно сказать, «из головы в голову» свой огромный шахматный опыт, своё понимание шахматной борьбы. А сейчас тренеры просто помощники.

— У вас в 1980-е была проблема читеров?

— Наверное кто-то проносил какие-то подсказки, нам говорили, что Анатолий Евгеньевич, когда выходит из зала, в комнате отдыха иногда подсматривает. Мы в это не верили. Когда нам однажды очень уж сильно сказали, мы разработали план. Гарик делал ход, Карпов отвечал и поднимался, чтобы пойти в комнату отдыха. Как только он делал несколько шагов, Гарик делал ответный ход, чтобы не пускать Карпова в комнату отдыха. Наш «хитрый» замысел не сработал, партия шла как обычно. И для нас эта проблема исчезла. Нет, на таком высоком уровне читерство не работает в принципе.

— А как же легендарные «туалетные скандалы»?

— Ничего точно не доказано — Крамника не засекли с поличным. Просто были какие-то намеки, что он после туалета делал сильный ход. Но я знаю, когда проводили в Кремле соревнования, один директор шахматного клуба в Ленинграде, шахматист второго или первого разряда, против гроссмейстера Морозевича стоял намертво! Тот не знал, что против него сделать – на все ходы гроссмейстера был достойный ответ. А потом обнаружили, что в скверике сидел человек, тоже гроссмейстер, который позицию изучал, и передавал «игроку» через незаметные наушники нужные советы. Этот трюк разоблачили.
Но сейчас другая проблема. В шахматном мире боятся, что будут вживлять электронные чипы в мозг. Что найдутся люди, которые пойдут на это, чтобы деньги заработать. Вот это — проблема. Но предпринимаются и ответные меры — будет анализироваться качество ходов. И если в партии определят очень много компьютерных ходов, то будет предприниматься какая-то работа, чтобы этот человек либо не играл в соревнованиях, либо найдут другие античитерские меры.

— Вам интересно с компьютером играть?

— Я с компьютером не играю, я с ним разговариваю при анализе любой заинтересовавшей меня партии. Какой смысл играть с компьютером? Я анализирую партию. Он выдает ответ, который для меня был неожиданным — я прошу рассказать, ставлю эту позицию, прошу его мне объяснить, чем этот ход лучше, сам думаю, чем он лучше, чем мой или конкурентов. Убеждаюсь, что в большинстве шахматных позиций нет единственного лучшего хода. Есть набор — два-три-четыре хода, примерно одинаковых по силе. И ваша обязанность — перед самим собой — выбрать из этих ходов тот, который вам нравится, и тот, который вы считаете наилучшим. Он не обязательно будет лучшим. Шахматы – та же жизнь. Если какие-то вещи нравятся, — они становятся «вкуснее, красивее, слаще».